Фильм получил на Выборгском фестивале «Окно в Европу» сразу два приза — президентский и за дебют. Это свидетельствует о том, что мастера культуры по-прежнему пытаются усидеть на двух стульях сразу: зрительском и авторском. В результате не получается ни того, ни другого.
Михаил Михайлович — мужчина на излете четвертого десятка, чиновник средней руки, любит дорогую обувь и сливочную помадку, одевается в оливковые костюмы и томится смутными желаниями. Прекрасная девушка из книжного магазина, которая выглядит, как собственная прабабка — платье в духе 30-х годов, корзиночки из косичек, — напоминает ему о забытом чувстве любви. Ради нее он идет на очередное должностное преступление («Мама заболела! Нужна операция в Германии. Не найдется ли у вас случайно 50 тысяч евро?»), оказывается в камере-одиночке, читает «Шинель» и испускает дух на последней строчке.
«Какраки» — это такой зверь тянитолкай, которого погоняй — не погоняй, а он все равно скачет в разные стороны. «Что это за голова и чего в ней только не понапихано!» — говорил Савва Игнатьевич в «Покровских воротах». Понапихано немало. Тут вам и «Забытая мелодия для флейты» (разница лишь в том, что герой «Какраков» забыл мелодию своих юношеских стихов), и «Прохиндиада», и аллюзии к «Ревизору», и «Шинель», само собой, с темой маленького чиновнишки, и самого дурного пошиба мелодрама, и фарс, который, как авторы ни стараются, никак не войдет в смычку с трагедией, и куча нелепостей, и банальный до одури сюжет. Первую треть фильма не происходит решительно ничего, и даже блистательно исполненные Сергеем Колтаковым монологи не могут развеять некоторого недоумения: а в чем, собственно, дело? Вторую треть герой Михаила Ефремова, который играет, как дышит, водит по ресторанам девушку Настю (такой степени наивности, что не позавидует и клинический идиот). Наконец, в последней части — криминальной — нас ждет полное духовное перерождение героя на нарах. Посыл удивителен: герой, у которого «зелени» и без того полным-полна коробочка, берет очередную взятку внушительных размеров и сразу становится страдательным персонажем, потому что взял из благих побужде¬ний — чтобы девушке помочь. Так преступление походя оправдывается побуждением. Перестроечный пафос обличительства (а «Какраки» сильно напоминает перестроечное кино как темой, так и наспех и кривовато скроенными сценарием и режиссурой) плавно втекает в широкое русло оправдательства. И правда: и чиновник любить умеет, как же о нем, бедном, не замолвить слово. Ведь в России всё равно все воруют, так пусть хоть воруют с духовными исканиями и любящим сердцем.
Шумяцкая Ольга
