Недавно в Электротеатре Станиславский прошла премьера спектакля «Парасомнии». Создали его композитор Дмитрий Курляндский и художник Вера Мартынов. Если говорить точнее, то «Парасомнии» – это мюзикл-штрих, где музыка сливается воедино с пластикой. Во главе всего – сон и память, которые существуют одновременно, но параллельно в нескольких измерениях. На сцене – пространство, где далекое или близкое, свое или чужое переплетается в единый узор. То, что мы переживаем в жизни, находит свою ячейку памяти и проживается нами снова, во снах. На спектакле необходимо выйти за пределы себя и своего мира, открыться для восприятия необычных форм. У любого, даже самого «насмотренного» зрителя, появятся вопросы к создателям. Именно поэтому мы решили поговорить с Дмитрием Курляндским и Верой Мартынов.
— Из чего сложился музыкальный текст Парасомний (он неоднородный — энергичное техно, парафразы из песенной музыки)?
ДК: Из песен, взаимодействующих с советской традицией, что продиктовано образным рядом текстов Львовского. Однако, я воспринимаю эту работу не как чистую стилизацию, обслуживание определенных моделей, а как самостоятельную авторскую – мне бы хотелось, чтобы в этих песнях было услышано мое аутентичное высказывание. Точно так же «техно» здесь не совсем техно – и по звуку, и по структуре я хотел сформировать нечто отдельное. Надеюсь, у меня получилось.
— В основе мюзикла дневники участниц. Вы придумали какой-то особый способ записи дневников (графический). Что это такое?
ВМ: Я зарисовываю пространство, в котором переживаю/проживаю или анализирую некоторое яркое событие. Слова в такие моменты часто складываются в пафосные или банальные или жестокие тексты. Рисунок – обычно это комната в плане и траектория моих передвижений – позволяет дистанцироваться от ситуации и увидеть ее в целом, по сути с любой точки зрения. Если сразу не получается, надо рисовать точнее и внимательнее, тогда появляется увлеченность и ум возвращается из стресса в своё спокойное активное состояние.
— Как формировалась музыкальная среда? (не видно никаких музыкальных инструментов, музыкантов тоже нет, а звук живой)
ДК: Все построено на живых голосах и их живой обработке – за счет долгого дилея солистки оказываются как будто в дуэте с самими собой. В какой-то мере, можно сказать, что это еще один слой игры с памятью, который мы поднимаем в нашем спектакле. Ну и «техно» – электронная музыка, принципиально сделанная на айпаде, что дает особый, как бы домашний звук.
— Какое место Парасомнии занимают в творческом/экспериментальном пространстве?
ДК: Я бы сказал, что для меня это полноценная музыкальная, даже оперная работа. Несмотря на специфику языка, выходящего здесь за территорию традиционного, сложного, абстрактного языка новой музыки. В каком-то смысле, это вызов самому себе. Это даже в большей степени эксперимент, чем многие мои сочинения.
— Зрителям, не знакомым с Вашим творчеством, с чего бы Вы посоветовали начинать?
ДК: Касается это моей музыки, или любой другой, я традиционно советую начинать с попытки настроить свой слух на творческую волну – что бы мы ни слушали, симфонию в зале или шум улицы за окном. Если относиться к слушанию, как к творчеству, шум за окном может стать симфонией, равно как пассивное слушание может превратить симфонию в надоедливый шум за окном. Прекрасное не в музыке, не в звуках, которые мы воспринимаем, прекрасное – в нас, в нашей способности делать прекрасным то, что мы слышим.
— Как связаны Парасомнии с предыдущими работами (Интериоризация, SOS)?
ВМ: Это прямое продолжение интериоризации. Интериоризация – первый опыт работы, построенный по принципу незафиксированной композиции. Парасомнии можно назвать исследованием памяти и доверия. А SOS (THE SONG OF SONGS) –это мой психологический портрет, мне пока сложно его анализировать. У работ разные задачи и средства.
— Как будет развиваться проект? (Собирались делать выставку с куратором Катей Бочавар)
ВМ: Сделаю пространственную инсталляцию. Работаю над живописными полотнами для неё. И видеоинсталляцию. Катя Бочавар курирует эти затеи.
— Ваши ориентиры в современной музыке?
ДК: Наверное, мой главный ориентир – попытка избавиться от ориентиров.
– Насколько ощущения различаются, когда не художник, а режиссёр?
ВМ: Я чувствую себя неловко, когда режиссёр кричит на команду, а я присутствую при этом. Обычно мне стыдно и больно наблюдать эту картину. Я не кричу и кричать не собираюсь.
– Как Вам режиссерский опыт? Планируете продолжать?
ВМ: Думаю, название режиссер – это формальность. Я художник, который отказывается строить декорации и рисовать эскизы костюмов. Я не получаю удовольствия от создания комбинаций разных поверхностей и тряпок. Я благодарна Электротеатру и лично Борису Юхананову за антистратегию. Моих сегодняшних замыслов может хватить лет на 5 ежедневной работы. У меня пока не было возможности поработать на том уровне, на каком мне бы хотелось. Я имею ввиду уровень организации, подготовки, времени, условий. Театр не развивается в голове, надо постоянно взаимодействовать с людьми. Чтобы приглашать людей, нужны человеческие условия. Хотя вот в Электротеатре все было соразмерно и гармонично. Наверное, у меня развилась страсть к многофигурным и масштабным акциям, которая требует бОльшего времени подготовки. Я буквально голодна к такого рода проектам. Но убеждена: когда художник готов к чему-то, возможность это реализовать появится.
— Многие сейчас говорят о буме и пике развития российского театра (включая фестивали, постановки приглашённых режиссёров и т.д.). Что Вы думаете по этому поводу?
ДК: Я думаю, что театр (и любая другая деятельность) всегда на пике. Просто иногда люди это замечают, иногда об этом забывают. Художники есть всегда – но не всегда они оказываются в поле внимания, востребованности. Сегодня, возможно, такая востребованность есть. Искусство сегодня в России одно из немногих полей свободы мнений, выбора и интерпретации.
ВМ: Я думаю, что все достаточно активно и интересно, но мой аппетит этот бум не удовлетворяет. Я не люблю сидеть в театре в кресле с выключенным светом, я люблю естественное освещение или темноту. Мне хочется трогать и нюхать театр. Я люблю современную музыку. Мне неуютно в буржуазных пространствах музейного типа. Меня вообще перестали интересовать интерпретации старых пьес. Если бы мы жили в закрытой стране без интернета я бы очень тосковала и наверное заболела бы от нехватки нужных элементов.
Фото: Олимпия Орлова
